Какие-то жалкие метры отделяли их троих от спасения, если его таковым можно было назвать, когда перед ними, буквально взявшись из воздуха на пустом месте, материализовалась двухметровая махина, нависнув над людьми. Теодор готов был поклясться, что Этого секунду назад не было, и появиться вот так просто он не мог. Но он отчётливо помнил лишь момент, как Фильтр и Медведь перед этим словно исказились в его зрительном восприятии, словно их перекрыла искривлённая линза. Но теперь их отделяла стокилограммовая туша с омерзительного вида мордой, создающей впечатление, будто ему в неё вцепился осьминог, и мощным развитым тёмным телом с неправильными пропорциями рук, которые были длиннее чем самого долговязого баскетболиста, и заканчивались острыми когтями.
Но взгляд Теодора был намертво прикован в красным точкам, что покоились в углублении под толстыми костными дугами. Чудовище шумно дышало, от чего его могучая грудная клетка тяжело вздымалась, и издавал такой звук, будто это работали неисправные ветряки под ураганным ветром. И при этом ничего более не делало, лишь шевеля мерзкими отростками в виде щупалец.
Первым невообразимым желанием было выпалить всю обойму в эту уродливую морду, но Теодор настолько был шокирован внезапным появлением существа, что его буквально парализовало, собственно, как и его спутников. У всех в голове в тот момент крутилось, что их жизням настал тот самый неведомый писец, о котором так часто говорят. Вторым желанием было бросить к чертям и Мишель, и Седого на растерзание, а самому убежать, но и этого он не сделал, прикованный к одному месту. Третьим было пустить себе пулю в голову, дабы избежать страшной участи оказаться разорванным на части, умирая в ужасных муках и боли... Но все три противоречивых мысли настолько увязли в друг друге, что не позволяли сделать ничего из этого.
Мутант поднял когтистую лапу, повеяв с движением воздуха на бедную троицу ароматом мускуса, неприятно защекотавшим их обонятельные рецепторы, и его пальцы потянулись к Мишель, которая смотрела на них, словно мышка на извивающуюся кобру, буквально гипнотизирующую и готовящуюся кинуться на неё. Рука Теодора, сжимавшая оружие, в этот момент буквально ходила ходуном, не решаясь вскинуться и нажать на спуск. Словно не осталось сил даже на это. Страх тому виной. Неподдельный, животный страх.
Неожиданно пальцы остановили свои извивающиеся движения, и мутант резко отстранился, заревев так, что все трое невольно зажмурились, готовые оказаться разорванными на куски, но вместо этого тот вновь испарился, будто его и не было. Лишь хруст снега под тяжёлой поступью чудовища донёсся до их слуха, и Теодор приоткрыл щёлочки глаз, заметив лишь, как следы, материализуясь из неоткуда, проступали на снежном покрывале, укрывающем асфальтированное полотно. Следы ушли в сторону зданий, что располагались позади и левее относительно них, унося вместе с собой и резкий мускусный аромат, до сих пор витавший в воздухе вокруг них.
Почему-то именно он и вывел их из ступора, заставив рвануть к проёму здания, где их уже ждали Фильтр с Медведем, не надеясь снова воссоединиться с ними... живыми. В глазах обоих читалось некое облегчение, удивление и... что-то ещё, что Теодор не мог объяснить, да и не хотел. Всё что он хотел - это наконец воссоединиться с землёй, желательно возле костра, согревающего ему бок. Да так и поступил...
***
И воцарилась ночь над Зоной, не приносящая покоя даже в часы, когда тьма окутывала проклятую землю, скрывая все её ужасы от их глаз. Это лишь нагоняло тревогу, и всё время Теодору мерещились те красные огоньки глаз, смотрящих на него из разных углов тёмного помещения где они расположились, от которых его не спасал даже свет костра, разгоняющий тьму хоть даже частично. Мужчина лежал на полу на правом боку, аккуратно прижав левой рукой к своей груди Мишель, расположившуюся к нему спиной с подложенной под голову рюкзаком покойного Грека. Судя по вздрагиванию и частому дыханию, срываемому с клубами пара с её рта, она не спала, смотря не мигающим взглядом на потрескивающий костёр, как то делал и Медведь. Сам Теодор лежал в отвратительно неудобном положении, положив голову на грязный пол, от чего шея его быстро затекала, но его это волновало мало. Чувствовал себя до суха выжатым лимоном. Тряпкой. Ничтожным слабаком. Впервые за долгий период времени. Но он не смыкал глаз, так же не сводя их с пляшущих языков пламени с взлетающими к потолку искорками, затухаемых до того, как достигали вершины. Царило молчание. Вряд ли кому-то хотелось говорить о чём-либо, банально уже не осталось сил.
