Кефир уже было хотел ответить, да вот только его внимание, впрочем, как и всех стоящих на территории, привлекла другая ситуация. А именно перепалка между Зотовым и его ассистентом. Кушнарев, разглядев показания на приборчике, вскочил и начал что-то доказывать Зотову, при этом активно жестикулируя. Зотов терпел недолго, и начал отвечать своему коллеги, при этом тыча его пальцем в грудь. Часть разговора тонула в грохоте, были слышны только отдельные слова и обрывки фраз. Вроде он кричал что-то про увольнение, нарушение субординации… Вновь слышалось слово «прогноз», вроде даже как «некомпетентность». Кушнарев видимо прекратил попытки доказать что-то своему начальству и просто стоял, опустив руки, сжав пальцы в кулаки. Зотов продолжал что-то говорить, как вдруг ассистент сделал к нему шаг и толкнул профессора в грудь. Ученый по инерции сделал пару шагов назад и запнулся о тот «рюкзачный» прибор. Однако же, умудрился не упасть. Кушнарев же, отшвырнув от себя экранчик, по которому ползали графики, пошел к выходу.
- Видел. Пару раз. И надеюсь, что это просто совпадение... – раздался голос Кефира. Ему пришлось почти кричать, чтобы его можно было услышать. Временной интервал между раскатами грома стал совсем мизерный, и совсем скоро исчез вовсе. Все потонуло в кошмарном грохоте, практически ничего нельзя было уловить. Что-то кричал Зотов, но его голос был практически неразличим, послышался крик Гринписа, но Саня услышала только слово «Стой!», видимо только потому, что именно его он произнес громче всего. Но Кушнарев, даже если услышал, то виду не подал, а лишь вжав голову в плечи, ускорил шаг.
И тогда начался самый настоящий кошмар.
Очередной раскат грома был такой мощности, что показалось, будто ушные перепонки разорвало – ударило уж очень больно. В голове как будто фейерверк разорвался – в глазах резко посветлело и тут же потемнело. Саня замычала от боли. Надо было все-таки попросить у Костоправа тогда обезболивающего, промелькнула совершенно левая, явно запоздалая мысль. И вот зрение прояснилось, не считая цветастых зайчиков, пляшущих тут и там, да вот только обстановка вокруг поменялась…
…Возможно, Кушнарев даже не понял, от чего умер. А в том, что он умер, Саня не сомневалась – не мог так быстро человек исчезнуть из поля зрения. Тогда возникал другой вопрос – куда он делся? Снова возникло ощущение нереальности происходящего, смешанная с паникой. Снова происходила неведомая хрень, и о ее природе даже невозможно было догадаться – ситуация к этому не располагала. И явно не поддерживало то, что абсолютно все были напуганы до крайности. Это было видно по лицам, глазам. Тот же Кефир, который пару минут назад беззаботно насвистывал себе, сейчас выглядел совершенно иначе – ни суровым, ни веселым, а вусмерть напуганным. Лицо стало белым, как простыня, глаза пустыми, пальцы на оружии мелко подрагивали. Губы бесшумно двигались. Что-то говорил? Молился?
И вдруг наступила тишина, настолько резко, будто до этого и не было ничего. И лишь голос командира раздался, нарушая неожиданно воцарившуюся гармонию:
- ...началось... – и в словах этой было столько обреченности, что становилось действительно страшно. Все настолько плохо?..
Саня, словно по наитию, подняло голову, взглянув на небо. Несмотря на то, что ветра по-прежнему слышно не было, тучи гнало куда-то в сторону. Они темнели, собираясь вместе, превращаясь в огромных страшных аморфных громадин. Черная пелена не было бесконечной – часть неба, с другой стороны, очистилось. Проглянул голубой цвет, да такой яркий, что с непривычки даже резанул глаза. Но честно говоря, на это можно было смотреть вечно. Если бы не одно но…
Тучи никуда не делись, они собирались чуть дальше, спирально закручиваясь над каким-то определенным местом. Из круговорота начали проскакивать молнии. Они сильно разветвлялись, а их цвет колебался от нежно розового до едва ли не багрового. И самое страшное, что все это происходило в полной тишине. Ни звука. Потом стало заметно, что молнии начали сливаться с небом – оно медленно, но неотвратимо напитывалось красным цветом…
Вдруг она почувствовала, как ее резко дернули за локоть. Следом же услышала знакомый голос. Находясь на границе между ужасом и пока еще не начавшейся паникой, она не сразу узнала Гоблина:
- Дура, что встала... Бегом вниз, в ангар, - чувствовалось, что Гоблин сам на грани крика. А до девушки только дошло, что, наблюдая за неизвестным ей явлением, она просто стояла в ступоре… Впрочем, говорить ей дважды не пришлось – организм наконец-то вспомнил, что нужно делать в таких случаях – по крови теплой волной потек адреналин, сердце, пропустив один удар, полетело галопом, словно пытаясь нагнать упущенное время. Гоблин потянул ее за локоть, но буквально через секунду она побежала сама, к спуску.
Дальше все было обрывками. Она помнила, что Зотов поднял прибор вверх, рассматривая показатели. Не мог поверить, или в ступоре делал то, что его тело помнило? Движения его были заторможены, суставы, когда он менял положение руки с прибором, были словно деревянные. Вот вылетел Гусь в поле зрения. Ружье его уже было не в руках, а висело на плечо, било его по ногам. Одной рукой парень схватил рюкзак профессора, а другой его самого за один из ремней комбеза и силком потащил вниз. Двигался профессор, как пьяный, поэтому Гусь пришлось тащить его до самых ворот. Другой же ассистент был куда бодрее – прижав зачем-то к груди свой прибор, он залетел в ангар буквально вместе с Гусем и Зотовым. Вот стоит Гринпис. Он пока не спускается, ждет, пока пробегут все. Кефир где-то сзади, его не видно… Спуск буквально на умопомрачительной скорости вниз, ноги скользят, но в данный момент на это не обращаешь никакого внимания – просто бежишь. Вот они ворота – уже даже видны отдельные пятна ржавчины, какие-то мелкие детали. Буквально на мгновение обернуться назад.
Туда, где алое зарево еще не успело сожрать голубое небо.
Последний рывок, оттолкнувшись о железо, почти не теряя скорости, скользнула внутрь. Не успела остановиться. Грякнуло. Ладони уперлись во что-то твердое. В свете, который еще проходил сквозь незапертые створки ворот, виднелся БТР. Обернулась. Последним забежал Гринпис, но не пошел дальше внутрь. Задержался у ворот. Крики. Рядом оказалась вся команда. Они пытались закрыть ворота.
Оставив обрез, Саня рванула к ним. Кажется, рядом был Гоблин. Кажется, даже рычал от усилий. С другой стороны, вдруг, оказался ассистент. Команды. Опять крики. Маты. Раз, два, потянули… Ладони скользили, ноги тоже, опоры нормальной не было. Болью отдалась спина и руки. Раз, два… Ни на миллиметр не двигается. Еще раз… еще… Протяжный скрип, который тут же потонул в грохоте, вновь набравшего силу грома. И что-то еще… какой-то гул. В этой ситуации было нереально его с чем-то сравнить. В голове было абсолютно пусто, только эхом отдавался счет: раз, два…
…Здесь было темно, абсолютно темно. За толстыми, уже закрытыми, воротами, громыхала стихия. Здесь же люди пытались перевести дыхание. Вдох, выдох. Пот течет по лицу. Шелест. Скидывают рюкзаки на пол. Саня медленно осела на пол, облокотившись спиной о БТР. В руках обрез – она не помнила, как его забрала. Подняла руку. Стащила насквозь промокшую после снегопада шапку. Закрыла глаза. Сердце понемногу начало успокаиваться, пальцы мелко дрожали. Массовая паника, когда чужой страх захлестывает тебя самого, порой еще сильнее, чем боится источник… Страшно, вот только не знаешь от чего. Будет плохо, но ты не знаешь, как. Открыла глаза. Они у нее уже быстро привыкали к темноте – бункер сказался. Силуэты прорисовывались во мраке один за другим. Один стоял поодаль, возле ворот. Пока еще мало деталей, чтобы узнать хоть кого-нибудь.
- Что это было? – тихо спросила Саня, разрывая тишину. У нее не было сил даже голос повысить, чтобы спросить громче. В голове пульсировала боль. Девушка вновь закрыла глаза. Сейчас нет резона смотреть в лицо собеседнику.
Мышка: Просто три травмы, сорок процентов здоровья. Муха, что-то не так. Ты уверена что именно так становятся настоящими сталкерами?
Муха: Та ты не ссы, хорошо идём! (с)Мышка